Саня Перминов любил давать прозвища, которые намертво прирастали к человеку. Например, один голяшечкин (аккордеонист) слегка косил. "Человек с неправильным взгля-дом" - так он его назвал при первом знакомстве. Так стали его звать потом. Однажды в городе появился некто, который каким-то образом разузнал домашний адрес Сани. Заявляется к нему домой, протягивает руку: "Я трубач из Киева". С этого момента его называли не иначе, как "Трубач из Киева". Попросили его что-нибудь сбацать на трубе, так он даже звука порядочного извлечь не смог. Но крутился среди нас постоянно. Гена Титоров, молодой тромбонист, удостоился чести называться "Джазистом". Меня в последнее время стал звать "Диплодоком", но не прижилось. Наш ударник, Леонид Субботин почему-то получил прозвище "Лёва Задов". Так и кликали. Окна на первых этажах в деревянных домах на ночь закрывались ставнями. Чтобы невозможно было их открыть с улицы, они прижимались металлической планкой и через дырку на ее конце и отверстие в стене (около 2 см) проходил длинный болт, который изнутри стопорился деталью, называвшейся почему-то чекушкой. Иногда по разным причинам окна только прикрывались ставнями, и отверстие в стене оставалось открытым. И вот однажды, возвращаясь поздно ночью с очередной халтуры, Сане пришла в голову дурацкая идея вставить мундштук от трубы в это самое отверстие и дунуть. Какой эффект от этого получится, мы и не догадывались. Ну, дунул и дунул, посмеялись и пошли дальше. Подходя к своему дому Саня обратил внимание на то, что окна были только прикрыты ставнями. Он, не долго думая, повторил придуманный им трюк, да еще с руладами, при этом старался дуть что есть мочи. Как потом рассказывали домочадцы, раздался какой-то дикий утробный рев. Все повскакали, не соображая со сна, что происходит. Вошел Саня. Ему наперебой заверещали о том, что произошло. И тут до него вдруг дошло из-за чего весь этот сыр бор. После этого случая он не раз проделывал этот фокус. Я тоже экспериментировал и с целью услышать этот дикий звук, но ничего не получилось. Вероятно, отсутствовал эффект неожиданности. Саня Перминов любил подраться. Если где-то что-то назревало, он там. В очередной новый год мы играли в университете. Глубокой ночью в перерыве вдруг прибегает Саня: "Пошли. Наших бьют". И исчез. Далее с его слов. Действо происходило на площади перед входом в университет. Ночь, территория освещена бледно-синим светом уличных фонарей. Полтора десятка молча дерущихся парней. Все смешались и не отличить, где наши, а где не наши. Только слышно: " Буцк! Буцк!". Перминов кого-то догнал, повалил и собрался бутузить, как вдруг жертва заорала: "Саня, это ты?". Оказывается, не разобравшись по пьянке, наши били наших!
Надо сказать, что Сане всегда удавалось "выходить сухим из воды". Но и на старуху бывает проруха. Однажды ему крепко досталось. На утро забияка в университете появился помятый и весь в синяках...

В университете учился трубач Паша Павлухин. Он играл в духовом оркестре, пытался организовать самостоятельный джазовый ансамбль, ходил на халтуры с различными составами. Постоянного коллектива у него не было и у нас не прижился. Примечателен Паша был тем, как он рассчитывался с приглашенными на игру музыкантами. Вспоминаю один случай. "Приходи на вечер - сказал он мне, - десятку не обещаю, а 7 рублей получишь". Настало время отдавать обещанное. Мне он дал 3 рубля, кому-то еще - рубль. Подошел басист: "А мне?". "Нету денег. Ну, нету, понимаешь? - взмолился он. - Если хочешь, возьми это". И достает из портфеля кусок чайной колбасы. И еще характерный штрих. Предлагая тему, он тут же начинал ее играть, ни с кем не согласовав. К примеру, "Вишневый сад" популярная тогда мелодия. Звучат первые ноты (до-фа-ля-до) и с последней "до" Паша делает сначала вниз, затем вверх сногсшибательное глиссандо и... захлебывается. Даль-ше все торопливо подхватывают - надо же играть, а он разбирает клапан, или точнее, помпу, продувает, смазывает. Идем на коду, и Павлухин тоже, заканчивая мелкий ремонт, выдает заключительный аккорд, типа "ча-ча-ча!" и уже вместе со всеми...

Однажды мы заключили договор с организацией типа РСУ обслужить новогодний вечер. Условились играть всю ночь за двойную плату. Пришли в какую-то столовую к 23 часам, расчехлили инструменты, настроились, собрались играть. Появилась женщина-распорядитель и усадила нас за стол с выпивкой и закуской. "Сначала проводим старый год. Потанцуем потом", - предложила она. Нас уговаривать не надо. Минут через 10-15, мы и выпить-то толком не успели, как вдруг слышим позади нас истошный женский крик. Оглядываемся: какая-то баба опрокидывает столик, всё летит на пол, звон, грохот, визг. Что тут потом началось! Через минуту в зале творилось что-то невообразимое. Дружно дрался весь коллектив. Совершенно не понять, кто за кого, почему и зачем. Прибежала испуганная та же женщина, в спешке вручила деньги, мы в какой-то ведомости расписались в получении: "Ребята! Сматывайтесь и поскорее, пока милиция не приехала, а то и вам достанется". Мы, конечно, были рады и больше, чем в двойне - получили двойную плату и новый год встретили дома, что случалось очень редко...

В одно время я приспособился ездить на вечерние заработки на велосипеде. Это удобно, так как ночью никакой общественный транспорт не ходит. И вот очередная игра, на хлебозаводе. На следующий день мне нужно было сдавать какой-то зачет и поэтому я решил ничего не употреблять в смысле алкоголя, а если и пить, то только пиво. А его там должно быть море - хлебозавод ведь. Как планировал, так и получилось. Только финал вышел не по плану. Выпил я этого пива, если не море, то несколько большее количество от того, которое требовалось в данном случае организму. Возвращаясь домой, я на велосипеде ехал, вероятно, не совсем по прямой, и где-то на улице Декабристов врезался в столб. Ну, никак не смог отвернуть. Тромбон в одну сторону, велосипед - в другую. Поднимаюсь, вижу, стоит милиционер и, естественно, ржёт. Я пытаюсь что-то объяснить. Он ещё пуще заливается. Сгоряча вскакиваю на велосипед и опять падаю. У переднего колеса приличная восьмёрка. Ехать невозможно. Тут же пытаюсь руками и ногами как-то исправить эту злополучную восьмёрку. Частично это удаётся. С трудом, но до дома доехал...

Комсомол в лице её секретаря решил круто нас проработать. Причина - играем за деньги на университетских платных вечерах отдыха. Претензия явно не обоснованная. Во- первых, на таких мероприятиях зарабатывает профком, т.е. университет, во-вторых, состав оркестра не чисто университетский. На комитете дело дошло до голосования об исключении нас из комсомола. Большинство проголосовало против. Акция не удалась. Что касается меня, я особенно и не переживал бы...

Кто-то из Москвы привёз студенческую оперу на классическую музыку. В университете её поставили. Частично наш маленький оркестрик сопровождал эту постановку. А в коротких перерывах между актами мы играли джазовые пьесы. Вечер закончился танцами. Опера имела грандиозный успех. Мы тоже. Нас хвалили, а один преподаватель раза три к нам подходил и восклицал: " А я и не знал, что вы так хорошо играете." Знай наших...

На репетиции. Морошин Юра (руководитель университетского оркестра) достаёт саксофониста - заставляет сыграть какую-то трудную фразу. Тот при игре отсчитывает такты ногой, как это делают многие. Юре пришло в голову зажать его стучащую ногу своей. Тот автоматически переключается на другую, но игру не бросил. Юра зажимает и другую ногу. Ног больше нет, отсчитывать нечем. Игра захлебнулась. Всем стало весело. Это был Борис Осипенко (Бося).

Нас обязали сыграть на концерте в день выборов в Иргиредмете. Пришли, расселись, настроились. Играем вступительный марш. Занавес раздвигается. Выходит конферансье объявлять следующий номер. В руках бумажка-программа, наспех кем-то написанная. Он с артистическим пафосом объявляет: "Музыка!.." Глядит в бумажку, а там каракули, понять ничего не может. Пауза. Наконец произносит неуверенно какую-то фамилию. Получилось смешно. Для нас. Мы начали потихоньку веселиться. Конферансье заглядывает в бумажку, а там опять "музыка". Он громко: "Музыка..." Дальше те же каракули. Он молчит некоторое время и наконец выпаливает: "Баграмнику!". А нам уже не только весело. Вещь называлась "Музыка по приёмнику", композитора не помню. Морошин взмахивает палочкой, но играть мы не можем. "Музыка баграмнику" надолго нам запомнилась...

Мы играли на вечере на втором этаже в зале 3-его корпуса Горно-метал-лурги-че-ско-го института (сейчас на этом месте гостиница "Ангара"). На первом - располагалась библиотека. Мы заиграли какой-то быстрый танец, публика неистово бросилась "топ-таться". Вдруг минуты через три с низу прибегают испуганные женщины с мольбой прекратить всякие танцы: там внизу посыпалась штукатурка и возникло впечатление, что потолок сейчас рухнет. Мы побежали посмотреть. И действительно какой-то эффект все-таки наблюдался. Возможно, ритм танца и конструкция перекрытия вошли в резонанс, здание было старое и оно задрожало. Потолок, вероятно, и не рухнул бы, но продолжили мы с опаской...

Как-то наш диксиленд пригласили в радиокомитет с целью взять у нас интервью и записать пару вещей для передачи в молодежной программе. Когда мы продемонстрировали то, что хотели и что хорошо шло, музыкальный редактор схватилась за голову: "Мне ее ото-рвут, если я пущу это в эфир". Пришлось на ходу перестраиваться, но сыграли мы без особого энтузиазма...
Однажды на радио решили сделать передачу о нашем большом оркестре. Но после прослушивания от этой идеи отказались и, кроме того, науськали на нас главного дирижера симфонического оркестра. Он пришел к нам на репетицию, к которой мы тщательно готовились, послушал. "Хорошо играете, но репертуар я посоветовал бы вам сменить", - было его резюме. Позднее нас пригласили на студию телевидения. "Играйте, ребята, все, что хотите", - сказали нам. И мы, наконец-то, отвели душу!

По окончании университета возникла проблема инструмента. Подрастало молодое поколение в лице Джазиста, Гены Титорова. Он претендовал на университетский тромбон. Тянуть дальше некуда. Нужно отдавать, а замены никак не могу найти. Помог случай и всё тот же Джазист. В город приехал на гастроли большой эстрадный оркестр. Один из тромбонистов привёз тромбон на продажу. Гена с ним познакомился и, конечно же, сразу предложил мне сделку. Я пришёл в гостиницу, посмотрел, поиграл. Инструмент мне не понравился. При других обстоятельствах я бы не стал покупать, но выхода не было, и я решил брать, заплатив за него 120 рублей. Окупил я его быстро, если учесть, что за вечер в среднем я зарабатывал около 10 рублей и халтур хватало...
Я работал на постоянной основе в ОДО (Окружной дом офицеров). Играли по субботам и воскресеньям на танцульках. За каждую игру нам платили по 7 рублей и за месяц выходило в среднем около 50. Для соответствующего имиджа мы даже приобрели одинаковые голубые пиджаки, что, вероятно, побудило кого-то обозвать наш jazz band "Голубыми яйцами". Неофициально мы так себя и называли. Поскольку я упомянул яйца, замечу, что всякую чью-нибудь плохую игру или вообще лажу мы характеризовали выражением "серпом по бейсам", т.е. по яйцам. В ходу были и такие словечки, как берлять - есть, друшлять - спать, сурлять - писать и т.д. и т.п...
Однажды перед каким-то праздником прибегает знакомый музыкант и с порога говорит: "Мужики, есть халтура, но некому играть, - и показывает договор. - Выручайте". Мы отказались: на работе же. Он слёзно умоляет, предлагая разделиться. Думали, гадали и решили: в столовую пойду я, Владимир Зоткин с голяшкой (аккордеоном) и, кажется, Джон (Толя Семенченко) с малым барабаном. Такого типа состав мы называли "чулок, шахна и карандаш". Кто был кто - не разбирались, некогда. Зоткин побежал домой за инструментом, а я с Толей поспешили в столовую. Собравшись у входа, стучимся. Нас впускают. А там веселье идёт вовсю. У меня сложилось впечатление, что не появись мы, никто и не заметил бы. Однако нам обрадовались и чуть ли не на руках внесли в зал. И пошло, поехало. Качество игры не имело никакого значения. Можно было просто колошматить по барабану. Короче, отыграли нормально. По окончании вечера ищем кого-нибудь, чтобы рассчитаться. Но все пьяненькие и никак не могут взять в толк, что мы от них хотим. Наконец какой-то мужик посоветовал: "А приходите-ка вы лучше со своим договором в понедельник в контору и с утра, на свежую голову". Досадуя, мы разошлись. Всё же к намеченному сроку мы собрались в этой самой конторе, уже ни на что не надеясь. К нашей радости с нами рассчитались и без всяких проволочек.
Надо сказать что нас ни разу не обманули за исключением одного случая, когда девка, заключившая с нами договор, собрав все деньги за различные мероприятия, попросту смылась и больше её никто не видел. Но и с нами тоже однажды случился казус - мы просто физически не могли играть. Дело было 7 ноября на демонстрации. День выдался ветреным и холодным - температура на улице 15-18 градусов ниже нуля. Мы, как обычно, собрались в ателье, ставшее постоянным нашим заказчиком. Без особого рвения вышли на свежий воздух, прошли метров 500. А что дальше? А дальше всё и вся замерзло. Нам ничего не оставалось, как разбежаться по домам. Я думаю, что все бы охотно последовали нашему примеру...
В одно время по четвергам в училище искусств собирались музыканты на так называемый джейм сэйшн. На этих сборищах играли джаз с элементами импровизации. Кто хотел, тот и выходил на сцену. Однажды и я сюда пришел. После небольшого совещания образовали группу типа диксиленд. В нее вошли Волков Володя (ф-но), Жора Кокарев (труба), я (тромбон). А вот кто играл на кларнете, контрабасе, ударных и банджо я уже не помню. Мы исполнили популярнейшую тему "Когда святые маршируют". Слушателей было мало, но те, кто пришел, встретили нашу игру аплодисментами, что случалось не часто. Воодушевлённые мы сыграли еще одну тему - "Однажды", композитора Ш. Брукса...

Середина 70 гг. Где-то на просмотре программы любительских фильмов ко мне подошел военный дирижер, майор, Иван Земцов и спросил: "Как это у тебя получается?", имея в виду, вероятно, удачное сочетание музыки и изображения. Чтобы было ясно, о чем речь, сообщу дополнительную информацию. С 1969 года я увлёкся любительским кинематографом. Снимал сначала домашние фильмы, потом занялся эти делом серьёзно. Вступил в клуб кинолюбителей, стал участвовать в фестивалях различного ранга. На одном из Всесоюзных смотров за фильм "Четыре этюда" я получил вторую премию. Этот фильм тогда в тот памятный вечер и был продемонстрирован. А на поставленный вопрос я ответил примерно следующее: "Не знаю, но это не дирижерской палочкой махать". Сказал не подумав. Но слово - не воробей, вылетит - не поймаешь. Сколько времени уже прошло, а как вспомню этот случай, так совесть начинает меня мучить...

Вспоминаю один анекдотичный случай, произошедший со мной еще в студенческие годы. Я учился в университете. Приближался какой-то праздник, кажется 7 ноября. Я вознамерился сделать попытку поближе познакомиться с моей будущей женой, а попросту говоря, станцевать с ней. Мы должны были отыграть гимн, туш и, конечно же, танцы. Мы ничем не были связаны, музыкантов хватало и у меня не возникло бы никаких проблем отлучиться из оркестра на пару танцев. Перед выходом из дому я тяпнул для храбрости пару стопок водки. Отыграв гимн в начале торжественного собрания, мы всей компанией отправились в буфет (вечер проходил в ОДО), и я добавил еще алкоголя в организм, что было уже явно лишним. Причем ел печенье, а запивал водкой как водой! Результат не замедлил сказаться. Меня хватило только на то, чтобы сыграть несколько тактов первого танца, после чего мне пришлось удалиться, конечно, в туалет. Я присел, извините, на толчак, ухватился за ручку спуска воды и отключился. Проснулся от того, что кто-то меня позвал: "Серега, это ты?". Оказывается, вечер благополучно закончился, все уже разошлись. Кто-то из музыкантов обратил внимание на то, что мой тромбон и одежда тут, а меня нет. Я слыл дисциплинированным и, естественно, возник вопрос, куда я мог запропаститься? Юра Исаков, так, на всякий случай, спустился в туалет, подергал все двери и одна оказалась запертой. Тут-то он и произнес ту фразу, которая меня разбудила...
Однажды Хмелевский Борис зашел ко мне домой: "Поехали в ресторан ("Ангара"). У нас контрабасист заболел. Поиграешь за него. Если "чечкины" пойдут, заработаешь немного (имеются в виду деньги, которые кидают музыкантам за исполнение на заказ)". Я никогда не брал в руки бас-гитару, поэтому иногда и привирал, но пьяному люду море по колено, не то что фальшиво сыгранная какая-то нота. Спустя пару заездов пошла и игра, и потекли чечкины. В 23-00, это в самый-то разгар, мы закончили. Администрация строго за этим следила. И, пожалуй, понятно почему. В итоге за вечер я получил 35 рублей...
Я уже много лет не играл. Вдруг звонок. Тот же Хмелевский Борис предлагает сходить на халтуру. Близилось 1 мая. И не ради денег, а тряхнуть стариной. Собрались традиционным составом: Братья Зоткины - Юра и Володя, Семенченко Толя, еще кто-то и я. Чтобы не ударить лицом в грязь, дудел в тромбон ежедневно недели полторы в подвале дома. Поиграв с час, губы сели. С трудом дотянул до конца демонстрации. А придя домой, я, кажется, с некоторым облегчением упаковал тромбон в футляр и больше уже в руки не брал. Это была моя последняя халтура...
Поставлена последняя точка. И у меня почему-то иногда возникает мысль, что жизнь, в общем-то, прожита. Старое время не вернешь, к новому - без проблем не приспособиться. И мне остается только, выражаясь спортивным языком, доиграть тот матч, который Бог затеял со мной в 1937 году. А Вы как думаете?..
К началу